1

Не могу сказать, что я вырос в верующей семье. Мама – из православного рода, а по линии отца, которого рано лишился, были католики.

Бабушка в годы первой мировой войны возглавляла общину сестёр милосердия, занимавшую часть дворца графини Бобринской в Богородицке под Тулой. По рассказам бабушки, это была добрая и верующая женщина, чья родословная восходила к Екатерине Второй. Иногда они коротали вечер в беседе за чаем после трудового дня. Возможно, с графиней связано появление тогда в нашей семье старой простенькой иконы Богородицы с Иисусом, потемневшей от времени. Но я ни разу не видел, чтобы бабушка перед ней молилась. В советские годы икона хранилась в запертом ящике секретера, а позже её взяла тётя Мария, старшая сестра мамы. Она ходила в православную церковь и держала у себя молитвенники, в которых я ничего не понимал. И Бог на обложках казался мне страшным и грозным.

И так же не могу сказать, что вырос в атеистической семье. В детстве я ни разу не слышал богохульных разговоров, нападок на религию и Церковь, насмешек над чувствами верующих. Просто эта тема НИКОГДА не присутствовала в общении с близкими. А мои наивные вопросы деликатно переводились в другое русло. В нашей интеллигентной семье, где я был единственным ребёнком, хранилась большая библиотека, часть которой досталась мне. Но в ней в ту пору не было Библии и “церковных книг” и моей катехизацией никто не занимался.

Позже узнал, что родители не стали меня крестить, когда я появился на свет в 1959 году. Понимаю их. В советское время вера была объявлена врагом идеологии, насаждаемой правящей партией. Многие церкви были закрыты, варварски разрушены, священники – репрессированы, свобода совести отсутствовала. Мама работала зав. отделом в партийной газете, а папа возглавлял отдел культуры и спорта в органе власти. Из-за крещения сына они могли не только потерять работу, но и вызвать разного рода преследования. Но при этом, повторю, никогда не нападали на веру и Церковь. Уже взрослым я поблагодарил маму за то, что оставили мне выбор конфессии и обряда для принятия Крещения…

Помню случай в школьные годы, когда “церковная тема” вдруг коснулась меня в уродливой форме. Накануне православной Пасхи ребятам из нашего класса дали комсомольское задание –  поздно вечером встать на дежурство недалеко от входа в церковь и записывать фамилии вхолящих на службу, если среди них окажутся наши школьники и члены их семей. Список потом поступал директору. Когда шёл из школы домой, настроение было подавленное. Чувствовал, что мне это не по душе. Мама заметила моё состояние и спросила, что случилось. Рассказал ей о задании и своих сомнениях. Мама, подумав, ответила: доносительство – плохой поступок, он может причинить зло другому человеку, заставить его страдать и унижает достоинство того, кто это делает… Я был рад, что она меня поняла. В итоге я остался дома. А маму ждал трудный разговор с директором школы и парткомом. Пришлось сказать, что я плохо себя чувствовал. В известном смысле это было правдой…

В последние годы жизни мама обрела веру. Пока могла, ходила в церковь, в доме появились иконы. Даже будучи очень больной и прикованной к постели, она тихо молилась и беседовала с Богом. За несколько дней до кончины её исповедовал и соборовал православный священник.

2

Католичество заинтересовало меня в 17 лет. Именно тогда начался «роман» с Польшей, повлиявший на всю дальнейшую жизнь. В те годы комсомольских активистов нередко награждали  поездками в соцстраны. Такая «участь» постигла и меня. Недельная путёвка в Польшу – предел желаний для паренька, мечтавшего увидеть мир, в котором даже эта страна во главе с товарищем Эдвардом Гереком казалась настоящей «заграницей»! Сначала, естественно, бумажная канитель, воспитательная «беседа» с товарищем из «первого спецотдела», инструктаж в горкоме комсомола на тему поведения в другой стране. «Загранпаспорта получаем в Бресте, с собой взять не больше 30 рублей для обмена на злотые, не отставать от группы, в костёлы не входить…”. Два последних замечания оказались не для меня.

Варшава, Краков, Люблин. Средневековые улочки, где время словно остановилось, красивые замки, дворцы и музеи, частные магазинчики (по-польски – “склепы”), “Битлз” и “Пинк Флойд”, звучавшие по радио в отеле, фильмы Хичкока в кинотеатрах… Масса новых впечатлений буквально обрушилась на юного комсомольца. И, конечно же, костёлы, “запретный плод”. Казалось, они на каждой улице. С элементами готики, барокко, смешанных стилей. Строгие, торжественные и наоборот, изобилующие декоративными нюансами. На пешехоных экскурсиях мы часто проходили мимо них.  Из открытых дверей порой доносились звуки органа. Хотелось замедлить шаг, остановиться, замереть, погрузиться в этот волнующий душу мир… Почему-то при каждой такой мимоходной встрече начинало сильнее биться сердце и какое-то неведомое чувство отзывалось в нём в унисон мелодии органа. И всё больше росло желание переступить порог…

Оно осуществилось в Кракове. После осмотра соляной шахты Величко нам дали свободное время до ужина. Пользуясь общей суматохой, я тихо улизнул из отеля и пошёл к Рыночной площади. Из Мариацкого костёла выходили люди, доносились звуки органа. Я вошёл и сел на лавочку, поражённый красотой и величием внутреннего убранства.  И когда заиграл орган, снова испытал щемящее чувство в груди, какую-то  непонятную тоску, которая постепенно сменилась радостным ожиданием чего-то чистого и светлого впереди…

Позже я узнал эту мелодию – токката и фуга ре-минор Баха.

Выйдя из костёла, обнаружил с другой его стороны церковный магазинчик под названием “Veritas” (“Истина” – лат.). Мой взор сразу остановился на распятии с круглой подставкой. Красивый металлический крест с чёрным фоном в центре, на котором – фигурка Иисуса Христа. Эта была любовь с первого взгляда. Я понял, что не уйду без него. Старичок за прилавком удивился, услышав по-русски вопрос о стоимости. Оказалось, треть моего обменного бюджета. Но я готов был выложить всё. Старичок улыбнулся и пошёл в кладовую. Вернулся с пустыми руками – осталось только одно распятие на витрине. Это тоже был  знак, как теперь полагаю. Последнее распятие досталось мне. На прощанье старичок что-то сказал мне на польском. Потом я перевёл: “Да благословит тебя Бог!”.

Тяжеловатый крест высотой 25 см удалось незаметно пронести в номер отеля. К счастью, мои соседи ещё не вернулись после поиска джинсов. Тревожило одно – как провезти “запретную” покупку через брестскую таможню. Бережно обернул распятие в старую футболку и спрятал на дно чемодана. Когда на обратном пути в купе поезда вошли проверяющие и попросили всех открыть свой багаж, мой чемодан остался нетронутым. Тоже считаю это знаком свыше!

Мама удивилась моему польскому “сувениру”, но не стала ругать. Попросила только не ставить его на самое видное место. С тех пор это распятие всегда со мной. Уже намоленное и слегка потемневшее от времени. Оно и сегодня стоит на домашнем “алтарике”, сопровождая мою молитву.

А “роман” с Польшей сулил продолжения. В комсомольском возрасте ещё три раза доставались “горящие” путёвки за границу. И всегда выпадала именно Польша! В этих поездках непременно тайком посещал костёлы и привозил то нательный крестик, то маленькую иконку Ченстоховской Богоматери. В последнее посещение туристом, когда страной правил генерал Ярузельский, удалось впервые присутствовать на Святой Мессе в одном из костёлов Гданьска. Я ничего не понимал из Литургии, но чувствовал, что для меня это не чужое, что Бог, возможно, есть, если в Него верят и молятся столько людей, в том числе молодых. То, что оставила во мне та первая Месса, можно передать одним словом: “смятение”.  Вся моя советская идеологическая подковка в тот день дала глубокую трещину. А может, раньше, когда “героически” вывез из Польши распятие?..

Моё растерянное лицо привлекло внимание молодого поляка. Войтек немного говорил по-русски. После службы провёл меня по храму, объяснил, как мог, назначение алтаря, части Мессы и действия священника на ней, показал скульптурные изображения Марии и святых. Трудно было переварить сразу столько информации! Когда мы вышли, он подвёл меня к яркому церковному газону. На нём, оказывается, тоже скрывалась символика. Бело-красные цветы, созвучные польскому флагу, образовывали слово «Solidarność» («Солидарность») – название оппозиционного властям профсоюза во главе с Лехом Валенсой, будущим президентом Польши. И я тогда впервые услышал о Катыни. Прощаясь, мы обменялись адресами и много лет переписывались. В память о первой Мессе Войтек подарил мне фотографию недавно убитого милиционерами священника Ежи Попелушко, смело обличавшего в проповедях тогдашний строй. Надо ли говорить, как повлияла на меня та последняя турпоездка на родину Шопена!

В последующие годы интерес к католичеству несколько утих из-за новых событий в моей жизни. Хотя по крупицам что-то где-то читал и узнавал. Определённую информацию можно было почерпнуть, как ни странно, из идеологических изданий, если не брать во внимание расставленные акценты. Так произошло, например, когда в руки попала брошюра «Католичество», выпущенная в серии атеистической литературы. Да-да, читать «между строк» мы уже научились…

3

После окончания факультета журналистики Воронежского госуниверситета в 1989 году начал работать в тульской областной газете «Молодой Коммунар». Попал в отдел учащейся молодёжи, а вскоре стал редактором отдела политики и политобозревателем. Время было интересное, страна бурлила. Многие понимали, что эпоха КПСС вот-вот накроется и горбачёвская «перестройка» вряд ли спасёт агонизирующий социализм. Газета взяла курс на критику строя и всей системы власти, вела полемику с партийными функционерами, поддерживала набирающего влияние Ельцина и первые ростки демократии. Обкомы партии и комсомола ещё действовали, но уже не могли помешать нашим смелым публикациям.

Работа и дух перемен целиком меня захватили. В 6 утра я уже был в редакции и готовил материал в номер. Потом — встречи с «новыми» политиками, журналистские расследования, митинги на площади Ленина, тусовки начинающих демократов… Домой попадал ближе к ночи. Запомнились встречи с Ельциным, Жириновским, Лысенко, Заславским, другими деятелями, чьи имена были на слуху.

В дни августовского «путча» 1991 года газета выступила против Янаева и его сподвижников, призывая поддерживать Ельцина. Вместе с двумя депутатами я ездил в воинские части, включая знаменитую десантную дивизию генерала Лебедя. Мы беседовали с офицерами и уговаривали их оставаться в казармах, не выводить войска и танки на тульские улицы. В одной части нас несколько часов продержали ночью под арестом. Потом отпустили. В 1992 году указом уже президента Ельцина несколько туляков, в том числе меня, единственного журналиста, наградили правительственной медалью «Защитнику свободной России». Вышел скандал, потому что я отказался получать награду. К тому времени пришёл к мысли о том, что августовские события были большой мистификацией правящих элит. Недавно в интернете увидел официальный список всех награждённых и в нём — свою фамилию. Медаль, оказывается, до сих пор ждёт меня в мэрии Москвы.

Всё чаще стал писать о проблемах простых людей. Мы собирали вещи для многодетных семей, проводили другие акции такого рода. Газета раскупалась мгновенно. Спустя год меня наградили первой премией Союза журналистов «за цикл публикаций в защиту социальной справедливости»…

Журналистская карьера складывалась успешно. Кто-то уже прочил меня в депутаты гордумы.

А польское распятие дома тихо и деликатно ждало своего часа. И вот он пробил… 

4

Помню осенний день 1992 года. Шёл по улице Льва Толстого на какую-то рабочую встречу. Столько раз доводилось проходить здесь, но в тот день почему-то остановился возле красивого здания с элементами готики. Это был католический храм. Вывеска гласила: «Лаборатория судебной экспертизы». И снова нахлынуло щемящее чувство с непонятной тоской, как когда-то в Кракове. Весь вечер облик здания не выходил из памяти. На следующий день вместо того, чтобы идти на депутатское заседание, отправился в госархив и погрузился в изучение немногих оставшихся документов о тульских католиках прошлого. На обратном пути уже специально свернул к зданию храма, чтобы немного отрешиться от суеты и побыть наедине со своими мыслями. Уходя, украдкой перекрестился, как научил меня Войтек. Не знаю, зачем.

Жизнь пошла в другом направлении, набирая обороты. Словно кто-то невидимый взял меня за руку и повёл новой дорогой. Это не было принуждением. Во мне росла потребность довериться этому провожатому и больше никуда не сворачивать.

Вскоре увидела свет моя статья “Легко ли быть католиком в Туле?”. Заодно сделал сюжет для тульского телевидения о нашем храме. Первым откликнулся студент католик Дмитрий Марсов, мой будущий крёстный. Мы решили попробовать найти местных католиков и возродить приход. Через газету я пригласил их откликнуться, сообщил свои координаты. И сработало! В моём рабочем кабинете в редакции “МК” на ул. Фридриха Энгельса больше года по средам собирались первые верующие. Сначала человек 10. Мы молились, как могли, общались, строили планы. Кто-то потом уехал, стали приходить новые люди. Среди них были ветераны прихода Т. М. Кикиджан и А. Стирбис.

В этот период, когда пришло осознание, что без Бога жизнь не имеет смысла и только в Нём, в Его безграничной любви истинное спасение, стал задумываться о необходимости крещения. В том, что это католичество, сомнений не возникало. Всеми предшествующими событиями я внутренне давно сделал выбор.

В храме Св. Людовика в Москве встретил о. Виктора Вороновича. Он доброжелательно выслушал меня и мы ещё долго беседовали после Мессы, на которую я остался. Его не удивило, что в 33 года я не был крещён. Прекрасно понял мою ситуацию. О. Виктор стал первым католическим священником в моей жизни, и я благодарен ему за чувство такта и духовную поддержку моего  решения принять католичество. В тот же день он записал меня на катехизацию к монахине из Словакии с. Богдане, будущей крёстной.

Раньше мне приходилось работать даже по воскресеньям, такова участь журналиста. Но теперь воскресный день стал для работы неприкосновенным. Вставал в 5 утра и полусонный спешил на московскую электричку, где досыпал. Потом – храм Св. Людовика, Месса с о. Виктором и полтора часа катехизации.

Так продолжалось больше полугода. В какой-то момент понял, что физически устал совмещать работу и поездки в Москву, времени на отдых совсем не оставалось. Однажды после Мессы прошёл в ризницу к настоятелю храма о. Антонию Гею и смиренно попросил его ускорить крещение. Он в ответ спросил с серьёзным выражением лица: “А вы можете объяснить, что такое общение святых?”. Понял, что прокололся. В храме с расстроенным видом подошёл к о. Виктору и всё рассказал. Он улыбнулся: “Сейчас у вас занятие с сестрой, попрошу её взять эту тему. А в следующее воскресенье будьте готовы – на Мессе в присутствии всех преподам вам таинство Крещения”. Вот таким запомнил о. Виктора Вороновича.

Через неделю на воскресной Мессе я стал католиком. Самое важное событие в моей жизни произошло в 1993 году! Благодарение Богу! Через несколько лет у стен тульского храма Владыка Тадеуш Кондрусевич совершил таинство Миропомазания для группы наших прихожан,  среди которых был и я.

Пока шла подготовка к крещению, продолжались наши молитвенно-организационные встречи в редакции “МК”.  И вот, 22 октября 1993 года отдел юстиции зарегистрировал тульскую католическую общину. Первым настоятелем стал о. Януш Мороз, францисканец из Польши. Он поселился на съёмной квартире. Для воскресной Мессы арендовали помещение в клубах и ДК. Первая Святая Месса прошла 6 февраля 1994 г. во Дворце культуры оружейного завода.

О. Януш, как магнитом, притягивал к себе людей. Побеседовать с ним и послушать его пение под гитару приходили молодые люди разных конфессий. Его любовь к Богу и сила веры передавались окружающим. Он сразу начал налаживать молитвенную жизнь в приходе. Вечером любил иногда погонять мяч с мальчишками во дворе. Встречи и чаепития проходили в квартире о. Януша. Здесь же отмечались наши праздники и маленькие события.

В последующие годы тульские католики активно боролись за возвращение храма, писали обращения в разные инстанции, в том числе президенту. В ответ получали отказ или отписки. В июле 1994 г. приходу вместо храма передали маленький гараж, пристроенный к церковной стене. Своими силами и с помощью польских строителей, работавших под Тулой, гараж превратился в Римско-католическую часовню. Почти на 10 лет она стала домом для общины, местом проведения Святых Месс и богослужений. Нас в шутку назвали “гаражным поколением”.

Я продолжал работать в газете и даже использовал свои возможности, чтобы рассказывать тулякам о католической вере. Сообщал о наших значимых праздниках, традициях и постоянно поднимал вопрос о возвращении здания храма. Удивительно, но руководство мне не мешало.

Жизнь журналиста теперь протекала на “два фронта” – основная тематика по контракту и главная для меня и моей души – церковная. Постепенно первая всё больше становилась чужой. Особенно когда начала процветать “заказная” журналистика, и некоторые коллеги взахлёб делились, кто из кандидатов в депутаты им больше заплатил во время выборной кампании. А меня всё время тянуло в церковь, в родной приход. Постоянно был на связи с о. Янушем, заходил к нему на чай после работы. Вместе молились, и он давал мне причастие.  Воскресенье стало для меня святым днём, потому что совершалась главная Месса недели. Никакой работы для газеты, хотя редактору это не нравилось.

5

Однажды вечером пришёл к настоятелю и сказал, что больше так жить не могу. Церковь, приход заняли главное место в моей жизни и личном общении. Мысли постоянно возвращались к приходским делам, и всё время тянуло в наш “молитвенный гараж”, где во время Мессы я уже был министрантом. Кстати, в период катехизации познакомился с пожилым министрантом храма Св. Людовика паном Генрихом. Наблюдая за его действиями при алтаре, в которых проявлялась сильная вера и преданность Церкви, за тем, как он мог быть строгим, если замечал какой-то непорядок, проникся к нему глубоким уважением. Именно пан Генрих своим примером вдохновил меня на служение министрантом, которое продолжается и сегодня.

Выслушав меня, о. Януш произнёс в ту пору загадочное слово “призвание”. И предложил поговорить с о. Григорием Цёрохом, руководителем францисканцев в России. Мы встретились в Москве, и о. Григорий пригласил пожить в их монастыре, немного отведать монашеской жизни.

Но сначала надо было определиться с работой. Мама, сама журналист, и друзья пребывали в шоке от моего решения оставить успешную карьеру, чтобы стать католическим священником. Именно об этом думал всё последнее время. Росло желание ответить “да” на призыв Бога, который слышал в своём сердце, и пойти за Ним, куда Он меня поведёт. Близкие этого не понимали и советовали хотя бы взять длинный отпуск за свой счёт, чтобы, по их мнению, “было куда вернуться”.

Но я уже был готов к тому, чтобы кардинально изменить свою жизнь и оставить всё, чего достиг. Навсегда подвести черту под светской журналистикой, которая утратила для меня интерес и притягательность. С радостью в душе написал заявление об уходе из редакции. С тех пор ни разу не пожалел об этом решении. Приятно, что новые друзья-прихожане меня поддержали, в том числе молитвой. А мама… Это был замечательный человек, настоящий Друг. Она, конечно, очень переживала, но сказала: “Я приму любой твой выбор, лишь бы ты был счастлив. В добрый путь!”.

У францисканцев провёл несколько месяцев. Увидел, как много они делают для Церкви, служа Богу и людям.

В тот период состоялось моё знакомство с легендарным доном Бернардо Антонини, священником из итальянской Вероны, который внёс неоценимый вклад в развитие католичества в России. О. Григорий, помня о моей профессии, попросил помочь дону Бернардо написать доклад для епархиальной конференции, посвящённой Второму Ватиканскому Собору.

Мы уединились в классе колледжа Св. Фомы и приступили к работе. Скромность, доброжелательность и личное обояние этого человека сочетались с невероятно кипучей энергией, перед которой ничто не могло устоять. Никогда ещё мне не было так сложно писать текст! После очередного записанного мной предложения с редакторской правкой дон Бернардо вскакивал со стула и буквально бегал по комнате, жестикулируя и что-то возбуждённо рассказывая. Волна воспоминаний уносила его всё дальше от того момента, на котором мы остановились. “А знаете, Игорь, как люди приветствовали папу на улицах Рима после завершения Собора, сколько было эмоций, радости! Я сам шёл тогда по улице…”.

Спустя пять часов доклад был готов и докладчик энергично пожал мне руку. После конференции о. Григорий сказал мне с улыбкой: “Дон Бернардо, как всегда, выступил ярко и на одном дыхании, почти не заглядывая в доклад. Он просил передать, что доволен вашим сотрудничеством и ещё раз благодарит”. Счастье встречать таких людей на своём пути, как дон Бернардо и о. Григорий Цёрох! А сколько подобных встреч ждало впереди!

6

Признаюсь, когда почувствовал призвание, мало знал о других католических орденах, кроме францисканского, членом которого был мой настоятель о. Януш. Это тогда повлияло на выбор. В Москве начал изучать историю Церкви. Особенно заинтересовался орденом иезуитов и его основателем Св. Игнатием Лойолой. Иезуитская духовность, сфера деятельности, в том числе журналистская, миссионерство со своей богатой историей и местом в сегодняшнем мире – всё это определило мой следующий решающий шаг. 

После долгой беседы с тогдашним генеральным настоятелем “Общества Иисуса” (ордена иезуитов) в России о. Станиславом Опелей на короткое время вернулся в Тулу.

В ночь с 1 на 2 января 1994 года пересёк на поезде границу Польши, где должна была проходить моя духовная иезуитская формация и учёба. Опять Польша, история повторилась! Но теперь предстояло здесь долго жить и в ином статусе.

В Варшаве меня встретил представитель курии и посадил на поезд до Калиша, первого пункта назначения. Из окна пустого купе любовался рождественским видом ночных деревушек. Вместо усталости переполняло радостное ожидание грядущих событий, которые уготовал мне Господь.

Калиш – один из старейших городов Польши. Здесь в средневековом коллегиуме отцов-иезуитов (вариант католического монастыря) провёл полгода в качестве кандидата в орден. С первых дней его обитатели окружили заботой и дали понять, что я тоже член общины. И хотя у меня был свой распорядок дня и обязанности, все мы встречались за приёмом пищи и после обеда проводили вместе час “рекреации” (отдыха), обсуждая новости и играя в домино. Вместе ходили в кино, ездили на экскурсии и пикники с жаркой колбасок.  

Настоятель о. Александр Яцыняк определил мои главные обязанности: ежедневные уроки польского языка под руководством опытной полонистки пани Божены, участие во встречах молодёжной группы прихода, служение министрантом в храме при коллегиуме, где всегда на Мессах было много верующих, а также помощь брату в ризнице и по хозяйству. Благодаря занятиям с пани Боженой и постоянным контактам с носителями языка, уже через несколько месяцев начал свободно общаться на польском, читать Библию и периодику. Помогла и филологическая подготовка в ВГУ. Когда о. Александр, большой ценитель русской иконописи, проводил 2-хдневный семинар о творчестве Андрея Рублёва с подробным анализом иконы Святой Троицы, включил и меня в группу участников. Интерес к теме у поляков был огромный. Слушал и ловил себя на мысли – как здорово понимать другой язык!

Очень любил прислуживать на Мессах в приходском храме и выступать в роли чтеца. Но сначала брат ризничный принимал “экзамен” – слушал, как я ему читаю, и поправлял ошибки. Воскресенье было свободным днём. После утренней Мессы мог гулять и отдыхать по своему усмотрению. Но не хотелось покидать красивый старинный костёл. Оставался на вторую и даже третью Мессу, чтобы читать и прислуживать при алтаре. Познакомился таким образом со многими прихожанами и начал бывать у них в гостях. О. Александр заботливо сетовал, что половину воскресенья провожу в храме. Но понимал, что это движение души.

У иезуитов Калиша особенно был развит культ Божьего Милосердия. Недалеко находилась деревушка с домом, в котором родилась Св. Фаустина Ковальская. Монахиня, автор известного “Дневника”. Иисус в видениях вдохновил её нести людям почитание Божьего Милосердия и позаботиться о написании иконы, копия которой висит и в тульском храме. Теперь в доме Св. Фаустины маленький музей. Это даже не дом, а крохотная избёнка с крестьянским укладом. Мы всей общиной поехали туда, чтобы почтить память святой и помолиться Венчиком. Меня потрясла и вдохновила сила веры и история призвания этой бедной крестьянки, когда прочитал её “Дневник”…

В конце лета, после итоговой духовной беседы по очереди с тремя священниками, о. Александр сообщил, что я допущен для прохождения новициата в Гдыни. В августе, попрощавшись с общиной, переехал в этот небольшой портовый город на Балтике.

7

Новициат – начало духовной монашеской формации. Два года строго регламентированной жизни в большом коллегиуме иезуитов. В Гдыни это был настоящий “муравейник”. Просторный 4-хэтажный дом на высоком берегу Балтийского моря вмещал много людей. Одну секцию занимали новиции с наставниками. Другая была отведена для проведения реколлекций. Их участники, миряне со всей страны, тут же и жили. В отдельном крыле находился пансионат для престарелых священников, где они доживали свой век под опекой брата-медика. Плюс две часовни с ризницей, солидная библиотека, “актовый зал”, компьютерная, жилые комнаты отцов и братьев, большая столовая с кухней и подсобками. На крыше была прогулочная площадка, а в подвалах – прачечная и тренажёрные залы. И всюду тишина. Никакой музыки на этажах, громких голосов и хлопанья дверей. Вот так выглядит современный иезуитский монастырь! К нему примыкал приходской костёл.

Из окна моей комнаты открывался чудесный вид на море. Оно плескалось прямо подо мной. Рассветы и закаты, покой и штормы, корабли, идущие в гавань. За два года сроднился с этим пейзажем. И сейчас эта картина живёт в памяти. Потому, наверное, что море, теряющееся за горизонтом, всегда напоминало мне о бесконечности Бога…

Что новички делают два года в новициате? Прежде всего – учатся жить общиной, её духом, делами и интересами. Нелёгкое испытание в молодые годы, особенно после домашней вольницы. Приходят разные люди. Кому-то уже за 30, как мне, и есть высшее образование. А кто-то совсем юный, сразу после школы. И характеры, привычки у всех свои. Тактика у магистра новициата одна – всё эти особенности остаются “за бортом”, всех надо перемешать и поставить в равные условия. До финала  доходят не все. Часть новициев, не вписавшихся в систему, неизбежно отсеивается. Помню, к нам поступил один магистр философии. Старался при случае подчеркнуть свой статус, требовал особых условий для себя. Через три месяца с ним расстались. Хотя иезуиты любят образованных людей.

Комнаты были на двоих. О. Ян Бартлевич, наш магистр, каждые полгода устраивал переселение, чтобы не привыкать надолго к соседу. Поскольку я был самый старший, он разрешил мне последние полгода жить одному.

В будни мы вставали в 5-30. В 6 шли в часовню на утреннюю молитву. Потом – час иезуитской медитации (размышления) над фрагментом Евангелия, который определял о. Ян. Одни оставались в часовне, другие возвращались в комнаты и там медитировали. Затем – Месса, завтрак в общей столовой и лекции (у иезуитов учёба начиналась уже в новициате). История Церкви и нашего ордена, а также языки – латынь и один из мировых на выбор. После обеда собирались в телевизионной комнате на час рекреации – совместного отдыха и общения. Там же о. соций (зам. магистра) оглашал список предстоящих до вечера физических работ. В основном это была уборка коридоров, лестниц, наведение порядка в часовнях, столовой и во дворе. Задания для каждого менялись. В 17 – молитва и короткое размышление в часовне над текстом “О подражании Христу”. После ужина – час рекреации и свободное время без права выхода из коллегиума. Кто-то занимался спортом, другие читали или общались. Перед отбоем в 22 – короткая встреча с о. Яном для подведения итогов дня и определения темы утренней медитации.

В воскресенье подъём был на час позже. В 11 – Месса в приходском костёле, где мы прислуживали и читали чтения. Затем в комнате отдыха включалась трансляция из Ватикана и вместе с папой Иоанном Павлом II читали молитву “Ангел Господень”. После обеда и рекреации можно было пойти на прогулку в город, но не в одиночку. Обычно гуляли по 2-3 человека. Старались каждый раз выбирать нового попутчика, это поощрялось для укрепления общинного духа. В 17 возвращались в коллегиум на молитву и ужин. Вечером смотрели ТВ, обсуждали новости. А в субботу вечером был просмотр худ. фильма, который выбирал ответственный за это новиций. Как правило, смотрели мировые хиты и после делились мнениями. Помню, горячую дискуссию вызвал фильм “Криминальное чтиво” Тарантино… О. Ян в выбор не вмешивался.

В тёплое время года вместо воскресной прогулки устраивали для желающих велопробеги за Гдыню. У нас был большой запас спортивных велосипедов и лыж для зимних катаний. Я очень полюбил загородные велопоездки по отличным польским дорогам с вежливыми водителями.

Для справки: Гдыня, Сопот и Гданьск образуют Trójmiasto – Тройной город. Один городок сразу переходит в другой, а тот – в третий. Это особенно видно, когда едешь на автомобиле. В четверг у нас был особый день. После Мессы и завтрака мы надевали походную одежду и во главе с о. магистром доезжали на поезде до Сопота. Спускались на пляж и шли пешком до Гдыни по песочному берегу, усеянному красивыми валунами. Иногда по пути находили янтарь. Интенсивная прогулка, длившаяся более 2 часов, если балтийский ветер дул в лицо, давала нужную физическую нагрузку и вносила разнообразие в наш уклад жизни. Иногда маршрут менялся – из Гдыни шли по берегу моря в обратном направлении, до городка Jastrzębia Góra – Ястребиная Гора, где был дом иезуитов. Этот путь занимал больше времени и все очень уставали. Когда мы выходили, новиций-староста отправлялся туда на машине, загруженной едой и питьём. Возле дома нас ждал костёр, на котором жарились колбаски. В Гдыню возвращались поездом, почти все дремали…

Так выглядел наш распорядок. Порой он менялся, особенно во время больших праздников. Очень ждали Рождество и Пасху, с особым настроем переживая Адвент и Великий Пост и углубляя в молитве связь с Богом. Рождение Иисуса и последующая победа Его над смертью позволяли почувствовать себя соучастниками этих событий, укрепляли в нас решимость во всём подражать Ему, всегда следовать за Ним, искать и исполнять Его волю. В Сочельник после Мессы мы собирались за общим столом и радостно пели колядки. Потом поднимались на крышу и смотрели, как корабли озаряли небо фейерверками…

В конце первого года нас ждал важный этап – полные духовные упражнения по методу Св. Игнатия Лойолы. Четыре недели в абсолютном молчании и изоляции друг от друга. Всех расселили в отдельные комнаты. Каждый день – Месса, четыре медитации, короткая личная беседа с о. магистром о плодах размышлений, молитва Розария в удобном месте (я ходил на старое кладбище). Время медитаций и прогулок выбирали сами. Общественные работы сохранялись, но так, чтобы, по возможности, не пересекаться друг с другом. Встречались только на Мессах, соблюдая дистанцию, на обеде и перед сном на короткой конференции у о. магистра, предварявшей размышления нового дня.

Трудно давалось молчание. Порой оно требовало неимоверных усилий, когда, например, за обеденным столом кто-то из ребят ронял ложку и этот звук отзывался чьим-то сдавленным хрюканьем в кулак. Но тут же всё стихало. А встречаясь в коридоре, отводили глаза, стараясь не замечать притаившуюся улыбку в уголках губ…

Зато какая радость и воодушевление охватили нас после завершения упражнений! Мы не просто  ЭТО совершили, но, прежде всего, получили обильные и благодатные духовные плоды, обогатили свою веру и испытали особое воздействие Святого Духа! Тогда я понял, почему Св. Игнатий придавал этим упражнениям такое большое значение в следовании за Иисусом. На общей встрече все горячо делились своими переживаниями от тех четырёх недель…

И почти сразу – новое радостное и волнующее событие. Торжественное облачение в сутаны. Брат-кравец (портной) задолго снял с каждого мерки. В назначенный день вся община коллегиума собралась в часовне. Сначала мы зашли к брату-портному в мастерскую, выслушали его напутствие, и он вложил в руки сложенные сутаны. В часовне второкурсники помогли нам облачиться и правильно повязать пояс. Священники и братья сердечно нас поздравили, после чего была отслужена праздничная Месса. Позже мы получили и сорочки с колорадкой.

8

Запомнилась и Пасхальная Месса 1998 года в Кафедральном соборе Гданьска. В первом ряду сидел бывший президент Польши Лех Валенса. Плотный, с твёрдым взглядом и пышными усами. Позже мне показали его “особняк” в окрестностях города. Небольшой коттедж с крохотным садиком так отличался от замков “новых русских” на Рублёвке!..

Лето вносило изменения в нашу жизнь, позволяло несколько расслабиться. Второкурсники, завершив новициат, уезжали для продолжения формации в Краков. Новички ещё не прибыли. И мы, перейдя на второй год, пользовались тем, что остались в Гдыни “одни”. Вместе с о. Станиславом, младшим наставником, устраивали велопоходы, отдыхали в лагере на берегу лесного озера, ездили на экскурсии в Познань и Вроцлав…

Но главным событием лета была апостольская “практика милосердия” в июне. Мы делились на группы и проходили её в разных местах. Мне достался летний реабилитационный центр для инвалидов в Лажневе (Łaźniew), деревушке под Варшавой. Это уютный 2-этажный дом с внутренним двориком. Большая его часть была предназначена для инвалидов, в крыле поменьше жили волонтёры. Рядом – небольшой парк и костёл отцов-орионистов, которые опекали обитателей центра.

Отправился туда с рюкзачком, не имея понятия, чем предстоит заниматься. Месяц пролетел на одном дыхании. Когда возвращался в Гдыню, переполняли позитивные эмоции. На следующий год уже сам попросился в Лажнев.

Волонтёрство начиналось так. Едва успел скинуть рюкзак, как меня сразу же познакомили с подопечным. В первый раз это был пожилой поляк пан Анджей в инвалидной коляске, во второй приезд – 19-летний Кристиан, тоже инвалид. Весь день волонтёры проводили с новыми друзьями. Вставали пораньше, чтобы успеть помолиться и выпить кофе, и спешили в комнаты своих подопечных. Помогали одеться, привести себя в порядок и везли на завтрак в общую столовую. Я сразу заметил, что пан Анджей не в состоянии поднести ложку ко рту, руки не слушались. Таких моментов было немало, когда требовалась самая, на первый взгляд, примитивная помощь. Мы уже «в процессе» учились быть с ними и помогать во всём. День проходил насыщенно: прогулки на природе, общение, Святая Месса в костёле орионистов, тематические вечера, конкурсы и концерты своими силами… Никто не скучал. Мне особенно нравилось трогательное завершение дня. Все собирались перед домом вокруг большого деревянного креста. Священник читал молитву, говорил тёплое напутствие с пожеланием доброй ночи. Потом, взявшись за руки, пели Гимн Марии – “Maryjo, Królowo Polski…”.

Расставшись с подопечными, мы подводили итоги дня, делились впечатлениями и идеями, обсуждали день грядущий. Затем чаёвничали с песнями под гитару…

Хотелось бы пожелать каждому молодому человеку хоть раз побыть волонтёром. Это хорошая школа добра и милосердия. Ты по-настоящему счастлив, когда помогаешь тем, кому хуже тебя, стать чуточку счастливее.

Люди в инвалидных колясках – это другой мир. Они ранимые и в то же время сильные, стараются скрывать боль и отчаяние. Они тянутся к нормальному общению и хотят, чтобы их замечали, а не отводили смущённо глаза. Они не любят одиночество, откликаются на каждый знак внимания, умеют радоваться и искренне сопереживать другим…

Во время прогулок пан Анджей часто расспрашивал меня о России, интересовался, как я чувствую себя в Польше, что читаю и какую музыку слушаю. Мы шутили, смеялись, но порой я улавливал в его взгляде такую острую тоску, что сжималось сердце.

Кристиан заглядывался на девушек-волонтёров, мечтал создать семью. Описывал мне, как будет выглядеть его дом, в котором обязательно поставит пианино и научится на нём играть…

Агнешка. Её сила духа и любовь к жизни, казалось, побеждали немощь и страдания. Но иногда по ночам, оставшись наедине с собой, Агнешка плакала. Она мечтала танцевать, но не могла даже ходить…

Когда я переехал на учёбу в Краков, побывать в Лажневе больше не удалось. С паном Анджеем переписывался около года. Потом узнал, что его не стало. Ушла из жизни и Агнешка. До сих пор помню её заливистый смех, когда удавалось рассмешить. О Кристиане ничего не знаю. Хочется верить, что у него есть свой дом, а в нём — пианино…

Я очень благодарен пану Анджею, Кристиану, Агнешке и другим обитателям Лажнева за то, что были в моей жизни и подарили столько прекрасных мгновений.

В конце того лета прошли недельные реколлекции в городке Закопане в польских Татрах. Дом сестёр, где мы жили и молились, стоял вдали от курортной суеты, у самого подножия гор. И здесь со мной приключился забавный случай. Выйдя из дома, чтобы на природе прочитать Розарий, незаметно углубился в небольшой лесок, за ним пересёк поле, повторяя про себя «Радуйся, Мария» и перебирая чётки. Вдруг передо мной вырос военный на коне. Форма — не польская. Всадник спросил: «Кто вы и что здесь делаете?». Язык другой, но похож на польский, всё понял. Оказалось, в молитвенном порыве я нелегально пересёк границу со Словакией. Слава Богу, обошлось без последствий и дипломатических нот. Меня проводили назад и формальности быстро уладили. Словак оказался католиком…

Новициат завершился торжественным принесением монашеских обетов бедности, целомудрия и послушания в нашей часовне. О. Ян поздравил нас с полным вступлением в орден иезуитов. Это был большой праздник для меня и братьев! Новички почтительно смотрели на нас — им ещё предстояло пройти этот трудный и вместе с тем замечательный путь длиной в 2 года.

9

А нас ждал Краков. Академия «Ignatianum» ( в то время — Высшая философско-педагогическая школа).

По сравнению с новициатом, где жизнь протекала в жёстких дисциплинарных рамках и на всё требовалось разрешение, «Игнатианум» казался контрастом, своего рода испытанием свободой. В неё окунались сразу, едва переступив порог.

Это учебное заведение под эгидой иезуитов мало чем отличалось от обычного гуманитарного университета. Философский и педагогический факультеты с разными специальностями давали полноценное высшее образование, признанное государством, включая степени магистра и доктора наук. Опытные преподаватели – миряне и иезуиты – обеспечивали высокий уровень обучения. Желающих стать студентами «Игнатианума» было немало. Поскольку на лекциях дресс-код нас не обязывал, молодых монахов не всегда могли отличить от обычных студентов. Правда, последние заходили в здание с улицы, а мы — по специальному коридору из нашего коллегиума. Пропадала нужда в верхней одежде в холодное время. Требования на экзаменах и зачётах ко всем были одинаковые. За неуспеваемость могли отчислить даже схоластика.

Испытание свободой требовало от нас внутренней дисциплины и верности своему призванию. Никто не контролировал наши перемещения по Кракову, время ухода и возвращения. У каждого были ключи от главных ворот и входной двери в коллегиум, а для пропустивших ужин оставалась еда в холодильнике. Некоторые семинары и лекции проходили у доминиканцев или в другом месте. Выходили в город и за покупками или просто на прогулку. У меня, к примеру, был абонемент на вечерние концерты в филармонии, другие шли в театр или на джаз…

Отсутствие тотального контроля касалось и круга общения вне своей среды. При этом важно было всегда помнить, кто ты и чего от тебя ждёт Бог.

И всё же не стоит преувеличивать эту студенческую «свободу». То, что не требовалось по каждому поводу ходить к о. ректору за разрешением, вовсе не означало ослабления связи с общиной, частью которой все мы являлись. Днём, облачившись в сутаны, обязательно участвовали в Мессе в нашей часовне, потом во главе с о. ректором шли на обед, усаживаясь за один большой стол. Общались друг с другом, обменивались новостями. Обязательными были и личные беседы с духовным отцом, исповедь, реколлекции, общинные богослужения и литургические обязанности на Мессах в приходском храме. С учётом напряжённого учебного расписания и домашних заданий в виде рефератов каждый сам выбирал время для личной молитвы и медитации в течение дня.

10

Римские каникулы. Яркость событий и впечатлений сделали их отдельной маленькой жизнью, которую и сегодня помню до мельчайших подробностей. В апреле 1999 года несколько молодых иезуитов из нашего Региона во главе с приехавшим из России о. Энтони Коркораном отправились в Италию. Выехали из Кракова рейсовым автобусом до Рима с заездом в Венецию, Болонью и Флоренцию. Ночью проснулся, выглянул в окно. Автобус ехал через Альпы, то и дело ныряя в туннели. Горы величественными исполинами обступали со всех сторон, упираясь заснеженными пиками в небо и принмая на себя первые лучи рассвета. В долинах живописно раскинулись крохотные деревушки, навевая покой и умиротворение. Зачарованный, не мог отвести глаза от этой сказочной красоты…

В Риме мы поселились в Папском Институте Руссикум, недалеко от базилики Санта-Мария-Маджоре. Он традиционно был под опекой иезуитов и вёл работу экуменического характера. Несмотря на наш плотный график, мне удалось пообщаться с итальянским священником, возглавлявшим “Радио Ватикана”, и побывать у него в редакции. Как журналисту было очень интересно заглянуть на творческую “кухню” Радио, которое глушилось в СССР наряду с “Голосом Америки” и “Свободой”.

Важным моментом стала встреча с генералом “Общества Иисуса” Петером-Хансом Кольвенбахом в главной курии. Его интересовало наше мнение о деятельности  ордена в России, новых направлениях служения, возникающих проблемах. И, конечно, путь призвания каждого из нас, ход формации… Мы были наслышаны о скромном образе жизни о. Петера-Ханса, личной непритязательности, а тут ещё простота в общении. Осмелев, мы тоже выдали массу вопросов, на которые он отвечал искренне и открыто. Но встреча завершилась вовремя, с немецкой пунктуальностью…

Продолжался Великий Пост. Мы в Риме молитвенно готовились и ждали главного события – Пасхальной Мессы в Соборе Святого Петра в Ватикане с участием Папы Иоанна Павла II. Эта Пасха запомнилась на всю жизнь. Площадь перед Собором была заполнена до отказа. По узкому «живому» коридору мы в монашеских облачениях прошли внутрь и заняли свои места почти перед самым алтарём. Моё место находилось с краю, у главного прохода. Когда началась торжественная процессия к алтарю, Иоанн Павел II прошёл в двух шагах от меня. Невысокий, слегка сгорбленный, с болезненным видом. Было заметно, с каким трудом давалось ему движение. Но в момент проповеди перед всеми предстал словно другой Папа. Он говорил живо, внятно и уверенно о победе Христа над смертью и о нашем грядущем Воскресении вместе с Ним. Казалось, этот неизлечимо больной человек, преисполненный любви к Иисусу и всем живущим, на время победил свои немощи и страдания, соединив их со страданиями Спасителя…

После Мессы, переживая огромную радость в душе, решили погулять по ночному Риму. На улицах было много людей, царило всеобщее оживление. Звучала речь на разных языках. С трудом нашли места в одном из кафе и устроили пасхальный ужин из любимых итальянских блюд с бокалом местного вина…

Позже в свободное время я уже сам не раз приезжал в Ватикан на рейсовом автобусе, чтобы помолиться, осмотреть Сикстинскую капеллу и другие музеи, побродить по площади и боковым улочкам, заряжаясь энергетикой этого святого для каждого католика места. А после ужина в Руссикуме, когда спадала дневная жара, любил прогуляться по вечернему городу, постоять на смотровой площадке раскопанного античного квартала, словно переносясь в другую эпоху, дойти пешком до знаменитого фонтана Треви и вернуться к базилике Марии-Маджоре.

И, конечно же, наша программа включала значимые иезуитские маршруты. В частности, церковь Иль-Джезу – соборный храм ордена, в котором похоронен Св. Игнатий Лойола, Папский Григорианский университет и центр «Алетти», организующий встречи между христианами разных традиций. Однажды мы поехали в одну часовню в окрестностях Рима, связанную со св. Игнатием, но заблудились. Навигаторов тогда не было. Остановились у припаркованной машины, в которой сидели молодые люди. Узнав, что мы русские, они завели мотор и предложили следовать за ними, хотя им явно было не по пути. Проводили нас до самой часовни и, с улыбкой пожав руки, двинулись обратно. Таких приятных случайных встреч оказалось немало…

Из Рима тем же рейсовым автобусом через Альпы я вернулся в Краков, чтобы продолжить учёбу.

11

В ордене иезуитов много видов деятельности. Есть обычные приходские священники. Кто-то сопровождает людей в духовной жизни (реколлекции). Другие занимаются научной работой или социальным служением, помогая беженцам и бездомным. Одним из главных направлений является образование. Иезуиты преподают в высших учебных заведениях по всему миру, имея также собственные школы и университеты. Плюс журналистика, издание книг и периодики. Есть и иные  служения, но основной всё же остаётся духовная, миссионерская деятельность. Что в будущем из всего этого поручит мне орден, какое служение ждёт? Всё чаще думал об этом. Время учёбы помогало обозначить в себе те или иные приоритеты, которые могли бы принести пользу ордену и всей Церкви.

Рождество в Праге в тот год тоже было памятным. Меня и ещё двоих схоластиков направили в общину иезуитов в Праге для литургической помощи в праздничные дни. Она занимала небольшой домик, к которому примыкал приходской храм. Чешские братья встретили нас весьма гостеприимно. Вечером мы обычно собирались вместе на рекреацию и долго общались на разные темы. Они хорошо говорили по-русски. Поразило одно – на Рождественских Мессах, где мы прислуживали, храм был почти пустой. Такого не видели ни в Польше, ни в России, ни в других странах. Нам объяснили, что католиков здесь не так много, а об уровне веры можно судить по посещаемости храмов.

Прага покорила меня не меньше, чем Краков и Рим. Поздно вечером, когда лёгкий снежок искрился в свете фонарей, я шёл к Карловому мосту и поднимался на другой берег Влтавы, к Пражскому граду. Недалеко от дворца президента и знаменитой Золотой улочки возвышался величественный и прекрасный собор Святого Вита, жемчужина европейской готики. Прохаживаясь вдоль, я читал свой ежедневный Розарий и благодарил Бога за эту поездку. Позже не раз возвращался в Прагу, в том числе для изучения языка.

12

Круг моего общения в Кракове состоял в основном из поляков. Но особенно подружился с Хайнером, молодым немцем из Дрездена. Он по своим пацифистским убеждениям не хотел быть солдатом бундесвера и выбрал альтернативную 2-хлетнюю службу в Красном Кресте. Проходил её в Кракове, где эту организацию опекала супруга немецкого консула, и поселился у иезуитов. Здесь мы и познакомились. К удивлению, он отлично освоил польский язык, делая его чуть твёрже. Много вечеров мы провели за дружеским общением, гуляли по Кракову. Хайнер был лютеранином, но это не мешало находить общий язык. Он много рассказывал о Германии, я – о России.

У Хайнера по линии Красного Креста был постоянный подопечный, которого навещал каждый день. Анджей, поляк средних лет, прикованный к инвалидной коляске, жил один и нуждался в помощи. Мой новый друг делал для него покупки, убирался в маленькой 1-комнатной квартирке, готовил еду, помогал приводить себя в порядок и вывозил на прогулки в парк. Анджей по-отцовски привязался к Хайнеру и уговаривал навсегда остаться с ним в Кракове. Когда подошла к концу служба Хайнера и мы вместе приехали к Анджею попрощаться, он всё время плакал…

Ночью на вокзале мы с супругой консула провожали Хайнера в Дрезден. Последние объятия у вагона, последние слова. И вдруг я воскликнул: “Смотрите, кто это?!”. По мокрой от недавнего дождя платформе катила инвалидная коляска. Взмокший от пота, растрёпанный Анджей изо всех сил руками крутил колёса. По щекам текли слёзы. Хайнер бросился к нему, они обнялись. Потом едва успел вскочить в свой вагон. Анджея супруга консула отвезла на машине домой.

С Хайнером встретился тем же летом, когда он ненадолго приехал со своим братом. С грустью узнал, что Анджея не стало через месяц после его отъезда. Разрыв сердца.

Ещё одна памятная встреча. Хотя, как оказалось, не столь дружественная. В воскресенье я иногда заходил на книжную ярмарку. В одном из павильонов проходили встречи с авторами книг. В тот день выступал и отвечал на вопросы Нобелевский лауреат поэт Чеслав Милош, вернувшийся в Краков из США. Его монолог со смесью истории, эстетики и философии не обошёл, конечно, религию. По словам пана Милоша, он далёк от того, чтобы отрицать существование трансцендентного Бога, но при этом отрицает необходимость посредничества в лице Церкви, которая якобы монополизировала отношения Бога и человека, управляя в своих интересах чувствами верующих. Рассуждая в том же ключе, известный поэт часто косился в мою сторону, принимая, видимо, меня за ксендза из-за сорочки с колорадкой. Когда пришло время вопросов, я первым поднял руку. «Пан Милош, отрицая роль Церкви в духовной жизни человека, вы, следовательно, отрицаете и Таинства, которые только она может преподать от имени Господа? И прежде всего – Таинство Евхаристии, установленное самим Иисусом Христом на Тайной Вечери как воспоминание о Его жертве ради всех нас?». Поэт сердито буркнул в ответ, что не намерен делать из своей встречи катехизацию…

Середина лета 2000 года. Последняя прогулка по Кракову до глубокой ночи. Хотелось обойти все любимые улочки, уголки, Рыночную площадь, Планты, набережную Вислы с Вавелем на холме…

Спустя много лет, вспоминая тот вечер, написал стихотворение:

В этом призрачном мире, где мысли беспечны,
А слова, как нарочно, звучат невпопад,
Голос скрипки задумчиво падает в вечность,
И над Краковом тает прощальный закат.
Вечный странник в душе с недочитанной книгой,
Я ловлю эти краски минувшего дня,
Чтобы польский закат ослепительным мигом
Снова скрипкой вечерней звучал для меня...

13

Иезуитская формация включает практику между двумя основными учебными курсами – «философией» и «теологией», которая может длиться год и более. Местом моей практики стала Москва. В ту пору столичная община иезуитов состояла из двух малых. Первая занимала 5-комнатную квартиру на ул. Трофимова. Здесь обитали главный настоятель регионального ОИ о. Ежи Карпинский, семинарист из Южной Кореи и покойный о. Виктор Бетанкур. Сюда я и переехал из Польши. Вторая община проживала в печально известной квартире на Петровке, где спустя годы были убиты о. Отто Мессмер и о. Виктор.

Три моих приоритетных служения на практике: эконом «трофимовской» общины, сотрудник тогда ещё Колледжа Св. Фомы и помощник капеллана посольства США в Москве о. Майкла Райана. Кроме того, начал вести клуб любителей кино для студентов Колледжа.

Утром мы обычно встречались за завтраком потом ехали в Колледж и каждый занимался своим делом. Вечером возвращались домой и вместе готовили поздний ужин, который плавно переходил в рекреацию. Иногда приглашали гостей. Среди них был известный польский кинорежиссёр Кшиштоф Занусси, который читал лекции во ВГИКе. Он свободно владел русским и был интересным собеседником. По воскресеньям две наши общины по очереди ездили друг к другу на совместные обеды. Каждая старалась приготовить что-нибудь особенное из кухни разных стран.

В воскресенье утром, как правило, встречался с о. Майклом. Мы ехали в посольство США, где он совершал Мессу., а я на ней прислуживал. Эту идею вынашивал о. Ежи – обеспечить «присутствие ордена в дипломатической среде», где, по его данным, были также выпускники иезуитских университетов. Община католиков-дипломатов и их семей объединяла представителей нескольких стран. Неформальным лидером американских католиков считалась генконсул США Лаура Клеричи, окончившая иезуитский университет «Джорджтаун». После Мессы она приглашала нас и ещё нескольких гостей на чай в своё жилище-таунхаус на территории посольства. В первое посещение меня поразила большая коллекция картин, собранных ею за годы дипломатической службы в разных странах, и десяток кошек, которые резвились и, казалось, занимали всё пространство.

Собрание живописи включало также иконы. К моему удивлению, все они были написаны самой г-жой Лаурой в православном стиле. Не только она увлекалась написанием икон. На волне этого интереса сложился целый иконописный кружок из жён дипломатов ряда стран, душой которого была наша хозяйка. Занятия проводил приглашённый церковный художник.

У меня появилась мысль устроить в Колледже выставку икон, написанных участниками «кружка». Отцу Ежи идея понравилась и он поручил мне этим заняться. Лаура Клеричи тоже загорелась. Обговорив с ней все детали, мы поехали к о. Ежи, чтобы, не мешкая, запустить проект.

Выставка разместилась в конференц-зале Колледжа. На церемонию открытия, которую мы вели с о. Ежи, прибыло много гостей и журналистов федеральных телеканалов. Из авторов икон отсутствовала только Лаура Клеричи. Накануне разразился очередной скандал между нашими странами с высылкой дипломатов, и пресса хотела заодно услышать комментарии генконсула США. Напряжённая ситуация и дипломатический такт не позволили ей приехать на выставку, где были и её работы. Но это «событие» не испортило общего впечатления. Иконы членов «кружка» другой конфессиональной принадлежности и культуры вызвали большой интерес.

14

Во время практики всё чаще приходилось отпрашиваться, чтобы съездить к маме в Тулу. Она жила одна и серьёзно болела. Наступил момент, когда уже не могла вставать с кровати и нужен был постоянный уход. Я получил разрешение жить вне общины и переехал в Тулу. Спустя год мамы не стало. В орден уже не вернулся, оформив выход и освобождение от монашеских обетов.

Через какое-то время позвонил новый главный настоятель иезуитов в России о. Отто Мессмер и предложил поработать секретарём в курии, которая располагалась в Колледже Св. Фомы. Где-то полгода я занимал эту должность, оформляя разные бумаги и ведя служебную переписку. Здесь же участвовал в Мессах. Но бумажная работа меня никогда не привлекала. Тянуло к творчеству. Хотя, признаюсь, работать и общаться с о. Отто было приятно. Умный, интеллигентный и доброжелательный пастырь сразу располагал к себе. А личная скромность и непритязательность в быту в сочетании с глубокой духовностью вызывали уважение. Вечный покой даруй ему, Господи!..

Один из этапов дальнейшего пути привёл меня в епархиальную газету «Свет Евангелия», где я проработал журналистом почти до самого её закрытия. Маленький творческий коллектив во главе с Виктором Хрулем всесторонне и интересно освещал жизнь Вселенской и поместной Церкви, поднимал актуальные вопросы веры и духовной связи с Богом. И, конечно же, новости из приходов, события и люди. Читатели, особенно пожилые, ждали каждого нового выпуска «СЕ». Когда свежий номер доставляли в тульскую общину, вся пачка быстро расходилась по рукам. Думаю, газета сыграла важную роль в развитии Католической Церкви в России. Прихожане старших поколений и сегодня вспоминают о ней с благодарностью и ностальгией.

15

Пока я долго отсутствовал, Тула изменилась, стала современным европейским городом с бережно восстановленной стариной. Почувствовал вдруг, что никуда больше не хочу уезжать, словно Господь в 2008 году привёл меня к истокам пути. Вопрос «чем заниматься» быстро отпал. Светская журналистика не привлекала. Зато притягивал новый жизненный проект – преподавание польского и чешского языков. Начал с работы переводчика. Переводил тексты, обслуживал разные делегации. И постепенно готовил материалы для будущих уроков. Через год стал преподавателем центра иностранных языков. Желающих заниматься оказалось много. Чешский интересовал в основном старшеклассников для получения бесплатного высшего образования в этой стране. Польский – людей постарше, с польскими корнями и планами на выезд. Эта работа вернула мне радость творчества и стала ещё одним любимым делом в жизни.

Преподавал языки вплоть до пандемии. За 12 лет многие мои ученики успели окончить вузы в Чехии и Польше. Приятно получать от них весточки со словами благодарности. Недавно написала Даша из Вроцлава: «Сегодня успешно сдала госэкзамен по польскому языку на уровень С1. Спасибо Вам за наши занятия и мою отличную подготовку!». С началом пандемии и последующих печальных событий эти языки, увы, стали не востребованными. Скучаю по урокам и надеюсь, что они вернутся…

Все эти годы я не терял связи с родным приходом, а после ухода из ордена снова погрузился в приходскую жизнь. Здесь мой дом, семья, которая растёт на глазах, и главный круг общения. И здесь Тот, кто любит меня со всеми плюсами и минусами, кто идёт рядом, показывает путь и даёт надежду на спасение.

16

Прихожане уже привыкли к тому, что большую часть недели провожу в храме. Всегда есть какие-то дела, связанные с моими служениями. Они разные. Много лет руковожу группой министрантов, готовлю новичков, распределяю чтения среди прихожан и сам прислуживаю при алтаре на Мессах. Очень люблю это служение. Кто-то из гостей сказал, что я, наверное, самый старый министрант в Архиепархии. Ответил: мне ещё далеко до пана Генриха, вечный ему покой! Пока позволяют силы, не дам скучать своей альбе. 

Другое моё важное служение – приходская журналистика. Это наше окно в мир, через которое он узнаёт о жизни тульских католиков. “ВКонтакте” у нас есть группа “Католики Тулы”, где размещаю событийные посты, разные анонсы, проповеди священника на Мессах, а также страница новостей “Тимофей Антонов”, которую я тоже веду. Ещё недавно мы присутствовали и в других соцсетях, куда доступ сейчас закрыт. О. Кирилл Горбунов как-то пошутил, что в тульском приходе целый медиа-холдинг. Сбор и уточнение информации, подготовка текстов и фотографий – на всё нужно время. И постоянно держать руку “на пульсе”. Мне как журналисту это давно знакомо.

Шесть лет веду приходскую молитвенную группу “Живого Розария”. Недавно ей исполнилось 20. Настоятель о. Сергей Тимашов тепло поздравил юбиляров, отметив, что участники группы молятся не только в собственных нуждах, но и за всю Церковь, в намерениях Папы Франциска и всех прихожан. В этом особая роль и значимость “молитвенного кружка” как части тульского прихода. В период обострения пандемии встречи проходили в формате онлайн-трансляций в “ВК” из храма, где был только ведущий. Благодаря трансляциям, с нами и сегодня молятся верующие из разных городов, приходов и стран.

 Много лет вхожу в приходской Совет и являюсь его секретарём. Это совещательный орган при настоятеле. Наше мнение по выносимым на обсуждение вопросам помогает ему принять верное решение.

Ещё одно служение – с четверга по воскресенье дежурю в храме, чтобы он был открыт для свободного посещения вне богослужений. Кто-то приходит помолиться, спросить о чём-то или заказать Мессу. Много паломников и просто туристов, особенно летом. Наш храм – памятник архитектуры XIX века, единственный образец неоготики в Туле, в самом её центре. Отсюда такой интерес. Порой во время дежурства провожу экскурсии, рассказываю гостям о нашей истории и сегодняшнем дне общины. Как важно, что Дом Божий открыт для всех!

Недавно прибавились два новых литургических служения, очень значимых для меня и всего прихода. После долгой подготовки под руководством о. Сергея Тимашова, завершающих экзаменов и духовных упражнений епископ Николай Дубинин в октябре 2020 года на Мессе в Туле поставил меня во чтецы. “Вы будете провозглашать слово Божие в литургическом собрании, наставлять в вере детей и взрослых и приготовлять их к достойному принятию таинств. Будете также возвещать весть о спасении людям, которые её ещё не знают”, – сказал Владыка в напутствие.

А 24 октября 2021 года во время визитации в наш приход Архиепископ Павел Пецци совершил поставление меня в аколиты. В качестве знака своего служения я принял из рук Владыки сосуд с хлебом, предназначенным для Евхаристии. Теперь в отсутствие священника прихожане имеют возможность участвовать в Поклонении Пресвятым Дарам и Литургии Слова с Причастием. Один раз довелось провести отпевание умершей католички. Думаю, это служение, первое в новейшей истории общины, – проявление безграничной любви Бога, Который хочет всегда присутствовать в нашей жизни. Во время духовных упражнений перед аколитатом я услышал Его призыв идти за Ним и ответил в своём сердце: “да”.

Вспоминая с благодарностью предыдущих настоятелей, хочу особо отметить монс. Сергея Тимашова. Он 5 лет возглавлял тульский приход и недавно был назначен ректором семинарии в Петербурге. Добрый, отзывчивый и преданный Богу священник неустанно заботился о нашей общине, её духовном развитии и всех нуждах храма, вносил полезные новшества в приходскую жизнь, разделял с нами радостные мгновения и умел поддержать в трудную минуту. Два жёстких карантина из-за пандемии мы вместе пережили в пустом храме, когда все Мессы транслировались в “ВК”. Много общались за кофе, ненавязчиво помогая друг другу пережить это вынужденное затворничество.  Благодарю Бога, что о. Сергей был рядом, за дар его призвания, которому он верен всегда, и молюсь о нём.

Радует, что при о. Сергее наш храм стал широко известен в Туле, внося свой христианский вклад в местную культурную жизнь. Любимые туляками органные концерты, много лет проводимые совместно с филармонией, выставки, спектакли, выступления детского хора и, наконец, потрясающий дебют в городской “Ночи музеев”… Всё это укрепляло позитивное отношение к католикам.

И, конечно, приход – это люди, с которыми возносишь молитвы К Господу и созидаешь духовный Дом Божий, становясь его “живыми кирпичиками”. Нет возможности всех перечислить. Т. М. Кикиджан, много лет бывшая старостой общины, переехала в Москву. Мы по-прежнему дружески общаемся. Людмила и Евгений Зебревы, заменившие мне семью. Женя – наш министрант и уже врач-ординатор в Москве. Евгения Ясная, талантливый художник. Людмила Токарева, тоже большой друг… Список можно продолжать. И Катета Нконде, недавно утонувший в пруду. Вечный ему покой! Выпускник медфака, знаток русского языка и литературы, поэт и тоже наш министрант. Мы с ним дружили и много общались. Чтобы доставить его тело на родину в Замбию, требовались 500 тысяч рублей. Призыв о помощи в соцсетях дал неожиданный результат – за сутки было собрано свыше 1 миллиона! Ещё раз убеждаюсь, как много вокруг добрых людей, сопереживающих чужому горю.

х   х   х

Жизнь – дорога со многими поворотами. Некоторые заводят в тупик. Другие являются продолжением пути. На каждом этапе встречаем людей, которые становятся спутниками, проживаем новые ситуации, добавляем в свою копилку свежую порцию опыта. Эти повороты – результат личных планов и целей или стечение обстоятельств? А может – нечто большее?

Верю, что Бог изначально начертал весь мой путь. И не было в жизни ничего случайного. Он провёл через все этапы, включая монашество, чтобы показать, что моё призвание – служить в родном приходе, который много лет назад я начинал возрождать. Возвращение к истокам – не только Его воля, но и дар, который принимаю с упованием и благодарностью.

---

---

---

---

Тульские католики: прошлое и настоящее